Есть, например, белогвардейский вариант. А есть песня времен Русско-японской войны, посвященная неудачному набегу кавалерийских частей Русской армии в тыл японцам - "набег на Инкоу" - железнодорожную станцию в Маньчжурии (ныне КНР). Набег был неудачным, японцы смогли атразить атаку, по причине того, что русская кавалерия не смогла в полной мере использовать фактор внезапности.
Собственно этому событию, происходившему в самом конце 1904 г. (1905 г. по н.с.), и посвящена песня.
За рекой Ляохэ загорались огни
Грозно пушки в ночи грохотали
Сотни юных орлов из казачьих полков
На Инкоу в набег поскакали
Пробиралися там день и ночь казаки,
Миновали и горы, и степи
Вдруг вдали у реки засверкали штыки
Это были японские цепи
И без страха отряд поскакал на врага
На кровавую страшную битву
И урядник из рук пику выронил вдруг
Удалецкое сердце пробито
Он упал под копыта в атаке лихой,
Снег залив своей кровью горячей
Ты ,конёк вороной, передай, дорогой,
пусть не ждёт понапрасну казачка.
За рекой Ляохэ уж погасли огни,
Там Инкоу в ночи догорало
Из набега назад возвращался отряд
Только в нём казаков было мало...
Вот "красный вариант", стихи Н. Кооля (1924 г.)
Там вдали, за рекой
Зажигались огни,
В небе ярком заря догорала.
Сотня юных бойцов
Из буденновских войск
На разведку в поля поскакала.
Они ехали долго
В ночной тишине
По широкой украинской степи.
Вдруг вдали у реки
Засверкали штыки -
Это белогвардейские цепи.
И без страха отряд
Поскакал на врага.
Завязалась кровавая битва.
И боец молодой
Вдруг поник головой —
Комсомольское сердце пробито.
Он упал возле ног
Вороного коня
И закрыл свои карие очи.
«Ты, конек вороной,
Передай, дорогой,
Что я честно погиб за рабочих!»
Там вдали, за рекой,
Уж погасли огни,
В небе ясном заря загоралась.
Капли крови густой
Из груди молодой
На зеленые травы сбегали.
Вот "белый" вариант оренбургских казаков:
Там вдали за рекой засверкали огни
В небе ясном заря догорала,
Сотня казаков из дутовских войск
На разведку в Тургай поскакала
Они ехали молча в ночной тишине
По уральской по выжженной степи
Вдруг вдали у реки засверкали штыки –
Это краснобандитские цепи
Помолившись, отряд поскакал на врага
Завязалась кровавая битва,
И казак молодой вдруг поник головой –
Оренбургское сердце пробито
Он упал возле ног вороного коня
И закрыл свои ясные очи –
Ты конек вороной, передай дорогой
Что я честно погиб за Россию.
Вот более ранний вариант "блатной лирики" XIX в. Песня каторжан на тот же мотив:
1. Лишь только в Сибири займется заря
Лишь только в Сибири займется заря
По деревне народ просыпается.
На этапном дворе слышен звон кандалов –
Это ссыльные в путь собираются…
2. Когда на Сибири займется заря
Когда на Сибири займется заря
И туман по тайге расстилается,
На этапном дворе слышен звон кандалов –
Это партия в путь собирается.
Каторжан всех считает фельдфебель седой,
По-военному ставит во взводы.
А с другой стороны собрались мужички
И котомки грузят на подводы.
Раздалось: «Марш вперед!» - и опять поплелись
До вечерней зари каторжане.
Не видать им отрадных деньков впереди,
Кандалами грустно стонут в тумане.
По всей видимости, источником послужил цыганский романс, на стихи Вс. Крестовского "Андалузянка"
Андалузская ночь горяча, горяча,
В этом зное и страсть, и бессилье,
Так что даже спадает с крутого плеча
От биения груди мантилья!
И срываю долой с головы я вуаль,
И срываю докучные платья,
И с безумной тоской в благовонную даль,
Вся в огне, простираю объятья...
Обнаженные перси трепещут, горят, -
Чу!.. там слышны аккорды гитары!..
В винограднике чьи-то шаги шелестят
И мигает огонь от сигары:
Это он, мой гидальго, мой рыцарь, мой друг!
Это он - его поступь я чую!
Он придет - и под плащ к нему кинусь я вдруг,
И не будет конца поцелую!
Я люблю под лобзаньем его трепетать
И, как птичка, в объятиях биться,
И под грудь его падать, и с ним замирать,
И в одном наслаждении слиться.
С ним всю ночь напролет не боюсь никого -
Он один хоть с двенадцатью сладит:
Чуть подметил бы кто иль накрыл бы его -
Прямо в бок ему нож так и всадит!
Поцелуев, объятий его сгоряча
Я не чую от бешеной страсти,
Лишь гляжу, как сверкают в глазах два луча, -
И безмолвно покорна их власти!
Но до ночи, весь день, я грустна и больна,
И в истоме всё жду и тоскую,
И в том месте, где он был со мной, у окна,
Даже землю украдкой целую...
И до ночи, весь день, я грустна и больна
И по саду брожу неприветно -
Оттого что мне некому этого сна
По душе рассказать беззаветно:
Ни подруг у меня, ни сестры у меня,
Старый муж только деньги считает,
И ревнует меня, и бранит он меня -
Даже в церковь одну не пускает!
Но урвусь я порой, обману как-нибудь
И уйду к францисканцу-монаху,
И, к решетке склонясь, всё, что чувствует грудь,
С наслажденьем раскрою, без страху!
Расскажу я ему, как была эта ночь
Горяча, как луна загоралась,
Как от мужа из спальни прокралась я прочь,
Как любовнику вся отдавалась.
И мне любо тогда сквозь решетку следить,
Как глаза старика загорятся,
И начнет он молить, чтоб его полюбить,
Полюбить - и грехи все простятся...
Посмеюсь я тайком и, всю душу раскрыв,
От монаха уйду облегченной,
Чтобы с новою ночью и новый порыв
Рвался пылче из груди влюбленной.
Неисповедимы пути попсы...