Мне запомнился один интересный момент, характеризующий повседневную жизнь.
Питались в столовой - там был стол на 6 человек и принудительно гостей пансионата рассаживали за столы и не было возможности произвольно выбрать себе место. Мы сидели напротив семьи украинцев. Там была девочка года на 2-3 меня младше. Мне было тогда примерно 14-15.
Так вот, каждый прием прием пищи начинался с ритуального вопроса девочки: "Это они мне несут?" - Речь шла о репродукции картины какого-то итальянского художника эпохи Возрождения. На картине была изображена молодая женщина с избыточным целюлитом женщина (ее бы топовые блогерши засмеяли бы и отправили на фитнес, но в 16 в. это было круто, - сразу видно не работает, тогда худоба имела другой смысл), которой упитанные ангелы несут корзины с деликатесами.
При этом мамаша пускалась в чисто украинское кудахтанье - "у тож доченько ти моя ласкова..." и пр. лабуда. Короче речи ее сводились к тому, что ангелы несут продукты именно ей, - потому как она самая: 1, 2, 3 и т.п., перечислялись все ее добродетели и достоинства, а еще речи мамаши дополнялись всевозможным хвастовством, целью которого было доказать, что мы, так сказать, лучше. Я тогда много не понимал (но суть я схватил тут же). вообще говоря меня всегда это удивляло, - нафига эти усилия нужны, - вы первый и последний раз людей видите, какое вам до них дело?
Но вопрос еще и в другом, - зачем с самого детство человеку внушать его сверхисключительность и при этом убеждать его в том, что все остальное человечество, включая ангелов, ему просто ОБЯЗАНО что-то принести и пр.?
Мне кажется, что это часть ментальности украинцев, при этом весьма важная. К слову говоря, среди россиян таких также немало.
Думаю, что на этом строится вся социальная политика - человек родился и ему уже все должны - государство, общество, папы, мамы, школы и пр.
А когда человек сталкивается с реальной жизнью - происходит, как сейчас говорят, "когнитивный диссонанс". Отсюда и агрессивность, неоправданные социальные ожидания, вера в чудеса, зависть, всевозможные идеи превосходства и т.п.
В связи с этим я вспомнил вот что:
Н.С. Лесков "Смех и горе":
- Здравствуй, пумперлей! - и при этом он подавил мне слегка книзу уши и
добавил: - Ишь что за гадость мальчишка! плечишки с вершок, а внизу жиреешь.
Постное небось ел?
- Постное, - прошептал я едва слышно. Дядя опять давнул меня за уши и
проговорил:
- Точная девочка; изгадила, брат, тебя мать, изгадила.
- Брат! - отозвалась ему из другой комнаты с укоризною мать.
Дядя ушел к ней, и она заговорила с ним по-английски, сначала просто
шумно, а потом и сердито.
Я понял одно, что дядя над чем-то издевался, и мне показалось, что
насмешки его имеют некоторое соотношение к восковому купидону, которого в
большом от меня секрете золотила для меня моя мать.
- Это - растление, - говорил дядя. - В жизни все причинно,
последовательно и условно. Сюрпризами только гадость делается.
Мать умоляла дядю замолчать.
- Пусть, - говорила она, - пусть по-твоему. Пускай жизнь будет
подносить ему одни неприятности, но пусть я... пусть мать поднесет ему
удовольствие. Я тогда несвободно понимал по-английски и не понял, чем
кончился их разговор, да и вдобавок я уснул. Меня раздели и сонного уложили
в кровать. Это со мною часто случалось.
Помнилось мне только сквозь сон, что дядя, проходя мимо меня, будто
сказал мне:
- Мой милый друг, тебя завтра ждет большой сюрприз.
На утро я проснулся очень рано, но боялся открыть глаза: я знал, что
вербный купидон, вероятно, уже слетел к моей постельке и парит над ней с
какими-нибудь большими для меня радостями.
Я раскрыл глаза сначала чуть на один волосок, потом несколько шире, и,
наконец, уже не сам я, а неведомый ужас растворил их, так что я почувствовал
их совсем круглыми, и при этом имел только одно желание: влипнуть в мою
подушку, уйти в нее и провалиться...
Вербный купидон делал мне сюрприз, которого я действительно ни за что
не ожидал: он висел на широкой голубой ленте, а в объятиях нес для мира
печали и слез... розгу. Да-с, не что иное, как большую березовую розгу!..
Увидав это, я долго не мог прийти в себя и поверить, проснулся я или еще
грежу спросонья; я приподнимался, всматривался и, к удивлению своему, все
более и более изумлялся: мой вербный купидон действительно держал у себя под
крылышками огромный пук березовых прутьев, связанных такою же голубою
лентой, на какой сам он был подвешен, и на этой же ленте я заметил и белый
билетик. "Что это было на билетике при таком странном приношении?" -
размышлял я и хотя сам тщательно кутался в одеяло и дулся на прилет купидона
с розгой, но... но не выдержал... вскочил, сорвал билетик и прочитал:
- "Кто ждет себе ни за что ни про что радостей, тот дождется за то
всяких гадостей".
"Это дядя! это непременно дядя!" - решил я себе и не ошибся, потому что
в эту минуту дядя распахнул занавески моей кроватки и... изрядно меня высек
ни за что и ни про что.
Матушка была в церкви и защищать меня было некому; но зато она, узнав о
моем сюрпризе, решилась немедленно отвезти меня в гимназический пансион, где
и начался для меня новый род жизни.
Таким я припоминаю вербного купидона. Он имел для меня свое серьезное
значение. С тех пор при каких бы то ни было упованиях на что бы то ни было
свыше у меня в крови пробегает трепет и мне представляется вечно он, вербный
купидон, спускающийся ко мне с березовой розгой, и он меня сек, да-с, он
много и страшно сек меня и... я опасаюсь, как бы еще раз не высек... Нечего,
господа, улыбаться, - я рассказываю вам историю очень серьезную, и вы только
благоволите в нее вникнуть.
Journal information